Неточные совпадения
Адриатические волны,
О Брента! нет, увижу вас
И, вдохновенья снова полный,
Услышу ваш волшебный глас!
Он свят для внуков Аполлона;
По гордой лире Альбиона
Он мне
знаком, он мне родной.
Ночей Италии златой
Я негой наслажусь на воле
С венецианкою младой,
То говорливой, то немой,
Плывя в таинственной гондоле;
С ней обретут уста мои
Язык Петрарки и
любви.
Для выражения своей духовной жизни человек должен двигать руками, ногами, языком, т. е. прибегать к материальным
знакам, без которых нельзя выразить
любви или ненависти, нельзя осуществить волевых стремлений.
Даже те из них, которые пришли за поджог или подделку денежных
знаков, несут, в сущности, кару за
любовь, так как были увлекаемы в преступление своими любовниками.
Вследствие этого
любовь и доверие дворянства к гостеприимному воплинскому хозяину росли не по дням, а по часам, и не раз шла даже речь о том, чтоб почтить Утробина крайним
знаком дворянского доверия, то есть выбором в предводители дворянства, но генерал, еще полный воспоминаний о недавнем славном губернаторстве, сам постоянно отклонял от себя эту честь.
Я ваш ответ предупрежду, пожалуй:
Я здесь давно
знаком; и часто здесь, бывало,
Смотрел с волнением немым,
Как колесо вертелось счастья.
Один был вознесен, другой раздавлен им,
Я не завидовал, но и не знал участья:
Видал я много юношей, надежд
И чувства полных, счастливых невежд
В науке жизни… пламенных душою,
Которых прежде цель была одна
любовь…
Они погибли быстро предо мною,
И вот мне суждено увидеть это вновь.
Старик Кеттле встал с места и простер руки в
знак мира и
любви.
— Прошедшему нет ни суда, ни порицания. Если это была
любовь — она не нуждается в прощении; если это было увлечение — то… пусть и этому простит бог, давший вам такую натуру. Вот вам моя рука, Истомин, в
знак полного прощения вам всего от всей нашей семьи и… от ней самой.
Жди
знака или слова,
Потом уже не знай ни страха, ни
любви,
Свершай, что он велит, без мысли, ни пощады
И, воплотившись раз, топчи, круши преграды —
И самого его в усердье раздави!
Или желать
Кончины, Дона Анна,
знак безумства?
Когда б я был безумец, я б хотел
В живых остаться, я б имел надежду
Любовью нежной тронуть ваше сердце;
Когда б я был безумец, я бы ночи
Стал провождать у вашего балкона,
Тревожа серенадами ваш сон,
Не стал бы я скрываться, я напротив
Старался быть везде б замечен вами;
Когда б я был безумец, я б не стал
Страдать в безмолвии…
В
знакОсобенной своей к тебе
любвиОн утвердить твой титул предлагает,
Как титулы богемских королей
И польских утвердил он.
Мечты
любви умчались, как туман.
Свобода стала ей всего дороже.
Обманом сердце платит за обман
(Я так слыхал, и вы слыхали тоже).
В ее лице характер южных стран
Изображался резко. Не наемный
Огонь горел в очах; без цели, томно,
Покрыты светлой влагой, иногда
Они блуждали, как порой звезда
По небесам блуждает, — и, конечно,
Был это
знак тоски немой, сердечной.
Два яблока, вися на ветке дивной
(Счастливый
знак,
любви символ призывный),
Открыли ей неясную мечту.
От
любви. Равенства
знак.
Проблематичность — такова природа всякого объекта философии;
любовь выражается здесь в философском сомнении и рефлексии, в вопросительном
знаке, поставленном над данным понятием и превращающем его в проблему.
Я вспомнил тогда, что один из моих собратов (и когда-то сотрудников), поэт Н.В.Берг, когда-то хорошо был
знаком с историей отношений Тургенева к Виардо, теперь только отошедшей в царство теней (я пишу это в начале мая 1910 года), и он был того мнения, что, по крайней мере тогда (то есть в конце 40-х годов), вряд ли было между ними что-нибудь серьезное, но другой его бывший приятель Некрасов был в ту же эпоху свидетелем припадков любовной горести Тургенева, которые прямо показывали, что тут была не одна"платоническая"
любовь.
Таково воплощение
любви,
любви реальной, а не символической, обнаруживающейся лишь в
знаках.
Христианская
любовь и милосердие выражаются в условных
знаках, а не в реальностях.
Все эти
знаки внимания и
любви горячо любимого ею отца производили теперь на Марию Петровну тяжелое впечатление. Они угнетали ее, они напоминали ей об этом отце, которого она обманывала.
Раздельность мужского и женского — этот
знак падения человека делает трагедию
любви безысходной.
Кто хотел, мог хоть разбить себе голову в виду черной избы, в
знак своей
любви к одному из заключенных, лишь бы узнику не прибавилось от того ни на волос свободы.
В честь князя была выбита медаль, на одной стороне которой он был изображен в княжеской короне, на другой же представлен город Москва и впереди в полном ристании на коне сидящим, в римской одежде, князь Орлов, «аки бы в огнедышащую бездну ввергающийся», в
знак того, что он с неустрашимым духом, за
любовь к отечеству, живот свой не щадил. Кругом надпись: «Россия таковых сынов в себе имеет», внизу: «За избавление Москвы от язвы в 1771 году».
Письмо к литератору. М. г.! Хотя я и не
знаком с вами, но не могу, из
любви к ближнему и искренно сожалея вас (по всей видимости, вы человек способный), не обратиться к вам с добрым советом: бросьте ваше вредное занятие! Один из ваших доброжелателей. (Подписи следует избегать, в видах возможности компрометации.)
Казенный двор нам уж
знаком. В том самом отделении черной избы, где содержались сначала Матифас, переводчик князя Лукомского, и потом Марфа-посадница, заключили Антона. Вчера свободен, с новыми залогами
любви и дружбы, почти на вершине счастия, а нынче в цепях, лишен всякой надежды, ждал одной смерти, как отрады. Он просил исследовать дело о болезни царевича — ему отказано; злодеяние его, кричали, ясно как день.
— Честь ваша спасена, хотя вы будете очень несчастны,
Любовь Аркадьевна! — сказал он, поднимая ее. — Но прошу вас, что бы ни случилось, знать, что я ваш на всю жизнь… Теперь я уеду, но в
знак вашего расположения, дайте мне что-нибудь на память.
Ростов сам так же, как немец, взмахнул фуражкой над головой и, смеясь, закричал: «Und Vivat die ganze Welt»! [ — И да здравствует весь свет!] Хотя не было никакой причины к особенной радости ни для немца, вычищавшего свой коровник, ни для Ростова, ездившего со взводом за сеном, оба человека эти с счастливым восторгом и братскою
любовью посмотрели друг на друга, потрясли головами в
знак взаимной
любви и улыбаясь разошлись — немец в коровник, а Ростов в избу, которую занимал с Денисовым.